Наступила Великая Пятница. Страстные Евангелия прочитаны еще с вечера (по уставу они должны читаться поздно вечером, а завершается служба ночью), в сокращенном виде те же события вспоминаются на Царских Часах – утренней службе Великой Пятницы.
Напомню, что часы – это небольшие службы, освящающие время: час первый – раннее утро, примерно семь утра; третий – девять утра, шестой – полдень, девятый – три часа дня. Они и в течение года символически отсылают к событиям Страстей Христовых: события до суда у Пилата (моление о Чаше, арест, суд у Каиафы); осуждение у Пилата; распятие; смерть Спасителя. Великим постом на это прямо указывают тропари шестого и девятого часов: «Христос и Бог наш, в шестой день (пятницу) и час пригвоздивший ко Кресту дерзкий грех Адамов в Эдеме, раздери и летопись наших грехов и спаси нас», «Христос и Бог наш, в девятый час ради нас приняв телесную смерть, умертви и нашей плоти помышления и спаси нас».
А что об этом дне говорят Евангелия? Вернемся к Утрене Великой Пятницы – службе Двенадцати Евангелий.
Первое, самое длинное Евангелие – беседа Христа с апостолами после омовения ног. Время описавший ее Иоанн Богослов не называет, но зато все четыре евангелиста единогласно подтверждают, что суд у Каиафы проходил перед рассветом: именно во время этого события апостол Петр трижды отрекся от Учителя. И сразу после его отречения запел петух, а петухи поют на рассвете. Этот эпизод повторяется во втором и третьем Евангелии.
Примерно тогда же раскаялся и другой апостол, уже бывший. Иуда понял, что Учителя осудили на смерть, бросил сребреники в Храме и удавился. Выход так себе – у него еще целое утро было, чтобы хотя бы попытаться исправить содеянное, ведь, согласно 27-й главе Евангелия от Матфея, суд у Пилата начался примерно в это же время, утром. Солнце уже встало, и Иоанн Богослов это особо подчеркивает (18,28-29): утро наступило, поэтому священники и старейшины не смогли войти к Пилату – иначе бы они осквернились и не смогли бы вкушать пасхальную жертву. Пилат вышел к ним сам. Можно себе вообразить, какой шум и скандал они устроили во дворе, если сам наместник императора отправился разбираться! Вот что мешало Иуде тоже прийти к дворцу наместника и признаться, что арест был вообще необоснованным, что это пародия на правосудие что с римской, что с иудейской точки зрения?
Христа бы все равно распяли (нашли бы повод), но был бы не Иуда-предатель, а Иуда – покаявшийся грешник, типа апостола Павла.
Суд у Пилата Иоанн описал подробнее остальных евангелистов. Видимо, это связано с тем, что он был хорошо знаком с первосвященником (18,16: «Ученик же сей был знаком первосвященнику», – евангелист говорит о себе), а значит – и со всей иерусалимской элитой. Этот евангельский эпизод очень интересно разбирать с исторической стороны.
Понтию Пилату священники приводят Какого-то преступника, толком не объясняя, что Он натворил. «Раз привели, значит, злодей», – огрызаются они. «Ну и сами казните», – отвечает правитель, что, разумеется, звучит почти издевательски – приведение в исполнение смертного приговора в соответствии с местным законодательством без утверждения римской властью считалось самосудом и каралось достаточно строго. О чем священники и напоминают: «Нам не позволено никого предавать смерти».
Пилат вызывает обвиняемого и начинает допрос. Обвинение в попытке узурпации власти («Царь Иудейский») Христос отрицает: «Царство Мое не от мира сего». К философским беседам об истине Пилат не готов, поэтому просто говорит иудеям, что вины не нашел, и предлагает Обвиняемого отпустить к празднику. Иудеи упорно требуют наказания Иисусу. Пилат ничего не понимает: может, они удовлетворятся бичеванием? Но обвинители непреклонны: казнить! – и добавляют новое обвинение: «Называл Себя Сыном Божьим». Это римскому чиновнику более понятно: это император – сын богов, так что дело приобретает политическую окраску. Надо разобраться – но Иисус не отвечает. Доказать Его вину невозможно, но тут начинается шантаж: первосвященники угрожают, что донесут императору на наместника, игнорирующего «оскорбление величества».
В «пятницу перед Пасхой, в час шестой» (Ин.19,14) Пилат под давлением толпы выносит смертный приговор. Начинается крестный путь.
В Иерусалиме Крестный путь, Via Dolorosa, состоит из нескольких отрезков. Паломники идут от остановки до остановки, отсылающих к Писанию и благочестивым преданиям: падение Христа под Крестом, последняя встреча с Матерью по пути на Голгофу, место встречи с Симоном Киринеянином… Эпизод с Симоном есть во всех синоптических Евангелиях (на службе зачитываются в пятом и шестом фрагменте, от Матфея и от Марка): просто шел человек с поля, а его остановили и заставили нести орудие казни. Интересно, почему вдруг стража сжалилась над Осужденным и передала Его крест другому человеку? Или, может, это было желание поглумиться над кем-то еще? И какие чувства при этом испытывал Симон? Стыд – кто-то увидит, неправильно поймет? Злость – еще для какого-то преступника стараться, да что эти оккупанты себе позволяют? Жалость – у Него совсем, видно, не осталось сил, раз заставили вместо Него нести? Или страх – беспредельщики, сначала крест дали, потом и самого убьют?..
Удивительно, но на богослужении не читается фрагмент из 23-й главы Евангелия от Луки о плачущих женщинах, которых предупредил о грядущих бедствиях Сам Христос, измученный судом и предстоящей казнью: «И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» (27:31). А на Крестном пути остановка, посвященная этой встрече, есть. Если вам доведется паломничать в Иерусалим – пройдите Via Dolorosa с Евангелием в руках, и на месте плача дщерей Иерусалимских вам тоже захочется плакать…
Это только середина Крестного пути. Ему придется еще очень многое пережить в этот страшный день.
Шестой час. Полдень. Жарко. Распятие – унизительная и мучительная смерть. Унижение. Один из самых трогательных моментов службы Двенадцати Евангелий – прокимен перед седьмым Евангелием «Разделиша ризы Моя себе…». Цитата из Псалтири легла на невероятную, душеразрывающую мелодию.
Стоит вслушаться, чтобы ощутить хотя бы на мгновение то, что пережил Сам Бог, что бывает с каждым человеком, потому что он смертен и несчастен.
Абсолютную брошенность, покинутость, пустоту, еще до смерти наступивший ад – когда у тебя вообще больше ничего не осталось.
Даже одежду отобрали, и стоишь ты, нагой духовно и физически, перед вечностью, а вечность молчит.
Христос страдает около трех часов под палящим иерусалимским солнцем. Лука говорит, что Его мучение сопровождается «тьмой по всей земле» от шестого до девятого часа, и Господь умирает. Что это была за тьма? Солнечное затмение? Ветер из пустыни – «хамсин», несущий слепящий песок, затмевающий солнце? Грозовая туча? В любом случае: «Вся тварь изменяшеся страхом, зрящи Тя на Кресте висима, Христе: солнце омрачашеся, и земли основания сотрясахуся, вся сострадаху Создавшему вся». Эта тьма – эхо Его предсмертного крика. Бог не может умирать. Человек не должен умирать.
Страшному уроку сострадания, преподанному Господом, вняла природа, но не люди. Только безымянный благоразумный разбойник пожалел невинного Страдальца: «Он ничего худого не сделал» (Лк.23,41). Остальные – только после Его смерти, увидев великие знамения, начинают осознавать, что натворили… «Воистину Он был Сын Божий», – растерянно говорит сотник (Мф.27,54).
В середине дня в Великую Пятницу совершается последняя служба Страстей – Вечерня с выносом Плащаницы.
Снова читается Евангелие, описывающее все события от ареста до погребения Иисуса Христа. В этом богослужении, находящемся на границе Великой Пятницы и Благословенной Субботы (Лк.23,54: «День тот был пятница, и наступала суббота»), уже звучат нотки пасхальной радости:
Когда в гробнице плотию Ты добровольно заключен был, Христе, по природе Божественной оставаясь вездесущим и безграничным, Ты запер все сокровищницы смерти, Ты опустошил все царские дворцы ада – тогда и эту субботу Ты почтил Божественным благословением, и славой, и Твоим сиянием.
Когда Силы небесные созерцали Тебя, Христе, ложно обвиненного в обмане, и камень гроба, запечатанный руками тех, кто Твои нетленные ребра пронзал копьем, – они трепетали пред неслыханным долготерпением Твоим, но и, спасению нашему радуясь, взывали Тебе: «Слава снисхождению Твоему, Человеколюбец!»
Но пока это только тихое дыхание Пасхи. Перед Плащаницей поется стихира «Тебе, одеющегося светом яко ризою», посвященная тайным ученикам Христа, Иосифу из Аримафеи и Никодиму, которые нашли смелость снять Его тело с Креста и с достоинством похоронить – и ее слова очень скорбные, лишенные торжественности, хотя по тексту Иосиф уже знает о грядущем воскресении:
Тебе одеющагося светом, яко ризою, снем Иосиф с древа с Никодимом и, видев мертва нага непогребена, благосердный плач восприим (начал плакать с состраданием), рыдая, глаголаше: увы мне, Сладчайший Иисусе! Егоже вмале (только что) солнце на Кресте висима узревшее мраком облагашеся, и земля страхом колебашеся, и раздирашеся церковная завеса, но се ныне вижу Тя, мене ради волею подъемша смерть (ради меня добровольно умершего). Како погребу Тя, Боже мой, или какою плащаницею обвию? Коима ли рукама прикоснуся нетленному Твоему Телу? Или кия песни воспою Твоему исходу, Щедре? Величаю Страсти Твоя, песнословлю и погребение Твое со Воскресением, зовый: Господи, слава Тебе.
А затем перед Плащаницей читается канон «Плач Пресвятой Богородицы». Довольно часто можно услышать рассуждение о Страданиях и Воскресении: ну что такого страшного? Христос – Он ведь Бог, Он не по-настоящему умер, ведь знал, что воскреснет. Это в корне неправильный ход мысли.
Христос – не только Бог, но и человек. И дело даже не в том, что как человек Он не хотел умирать – Он в Гефсиманском саду молился, чтобы Чаша сия Его миновала, если это возможно. Дело в том, что Чаша Его страданий – это Чаша не только Его страданий. Человек не изолирован от других. Будучи Человеком, Христос был Учителем и Другом Своим ученикам – и Он знал, что они будут страдать. Будучи Человеком, Христос был Сыном Своей Матери – и Он знал, что Она будет страдать больше кого бы то ни было. Именно этому страданию и посвящены последние минуты Великой Пятницы:
Избавь Меня от боли, возьми Меня с Собой, Сын Мой и Бог Мой! Пусть сойду Я с Тобой в ад, не оставляй Меня одну, Я не смогу жить, не видя Тебя, Сладкого света Моего!
«Не будет Мне больше радости, – плача говорила Непорочная, – Свет Моя и Радость Моя сошла во гроб. Но Я не оставлю Его одного – умру здесь же, буду погребена с Ним!»
В конце канона Христос обращается к Матери с обещанием Своего Воскресения, и Она принимает это обещание. Но это поэзия, это мы знаем о Воскресении уже почти две тысячи лет. А тогда у гроба плакала осиротевшая Мать-Дева, Которой предстояло остаться одной на белом свете. Заботы о Ней умирающий Сын поручил Своему ученику – но для чего Ей жить дальше?
Если бы Воскресения не было, матери умирали бы от горя в тот же миг, как их детей снимали с Креста; как только фиксировалось время констатации смерти в реанимации; как только приходила похоронка из части, где служил сын… Но Одна Мать дождалась Встречи с Сыном, а значит, и остальные дождутся.
Источник: www.pravmir.ru