В ИСТОРИИ ТРОПАРЕВСКОГО ХРАМА – ИСТОРИЯ СТРАНЫ
Публикация к 30-летию открытия первой после гонений советской власти церкви в Москве – храма Архангела Михаила в Тропареве вызвала большой резонанс. В продолжение публикуем воспоминания протоиерея Александра Тихонова, ныне настоятеля храма Пророка Божия Илии на Воронцовом поле, – он с детства помнит этот храм…
«Ой, папа, пойдем, церковь посмотрим!»
В 1976-м году наша семья получила ордер на квартиру в новостройке в районе Тропарево. Мы с отцом поехали на разведку. Мне тогда было 6 лет. Квартиру мы не нашли (дом еще не был достроен). Но вдруг увидели: вдалеке стоит церквушка.
– Ой, папа, пойдем, церковь посмотрим! – тяну его за руку.
Рядом с храмом был погост… Двери храма настежь. Внутри – разорение. Пахнет гарью, был пожар, потом я узнал, кто его устроил…
Внутри храм был черный. Фрески были в основном обгоревшие. Но кое-где в алтаре они фрагментами сохранились: Новозаветная Троица над Горним местом храма, Херувимы на сводах алтаря… Хотя и опаленные, но там еще стояли иконостасы. Главный был в барочном стиле – затейливая резьба, местами блестела позолота. В приделах иконостасы попроще: выкрашены голубой краской с белыми и позолоченными элементами.
Летом 1977 года мы уже переселились в новое жилье и следующие 30 лет моей жизни были тесно связаны с этим храмом. Помню, в школе сбегал вместе с друзьями с продленки, и именно там, на подоконниках тропаревского храма, мы делали дотемна уроки.
Вокруг тогда еще были целы избы села Тропарево. Мне довелось общаться со многими старожилами, я расспрашивал их об этом храме…
Сподвижник князя Димитрия Донского
Рассказывали, что храм был впервые заложен Иваном Тропарем. «Каким, – думаю, – Тропарем?» А это был, оказывается, сподвижник святого благоверного князя Димитрия Донского. По имени этого Тропаря и название села – Тропарево. Мне даже старожилы показывали, где он – недалеко от колокольни – погребен.
Потом, уже в 1693-м году, каменный храм отстраивал здесь Новодевичий монастырь. Это уже была монастырская вотчина. Если посмотреть на архитектуру Новодевичьего монастыря, то в его храмах можно увидеть много общего с тропаревской церковью.
Изначально храм назывался так: во имя Чуда Архистратига Божия Михаила, что на Тропаревском овраге. Раньше там действительно был овраг (сохранилась даже фотография годов 1950-х, сделанная каким-то иностранным фоторепортером: там видно, как от храма вниз, в глубину оврага, спускается какая-то старушка). По дну оврага протекала речка Очаковка, потом ее заключили в трубы, овраг засыпали…
Все при советской власти переделать пытались, чтобы прошлое изгладить из памяти народной
Все при советской власти переделать пытались, чтобы прошлое изгладить из памяти народной. Но чудом как-то сведения сохранялись.
От местных жителей, помню, мне также удалось узнать, что церковь ранее делилась на две части: передняя, там, где главный придел, – была летним храмом во имя Архистратига Божия Михаила; а при входе, где два боковых придела (левый – Священномученика Харалампия и правый – Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня) – был зимний храм.
Как здесь появился придел священномученика Харалампия
Господь меня сподобил знать одну старенькую монахиню в Новодевичьем монастыре – матушку Евпраксию, она была алтарницей, в миру ее звали Елена Степановна. Она, узнав, что я живу в Тропареве, рассказала: когда она была еще в миру и был жив ее муж, они жили в том месте, где потом была построена станция метро «Проспект Вернадского». Муж ее тяжело болел, ему требовалось молоко. А за молоком она ходила как раз в село Тропарево. Там старушка-молочница поведала ей историю о том, как в храме появился придел Священномученика Харалампия.
Раньше в этом селе было очень много огородов. Земли были плодородными, и чего там только ни выращивали: капусту, морковь, свеклу… В один год завелись в округе слизни, которые стали пожирать капусту. Они настолько расплодились, что каждый день с утра их ведрами собирали, топили в речке Очаковке, а на следующее утро опять все уже этими улитками залеплено. Одной богомольной женщине было видение благообразного старца, он ей и говорит:
– Вот, что сделайте: отслужите молебен священномученику Харалампию, он является помощником в сельском хозяйстве. И так, совершив водосвятие, пройдите крестным ходом по вашим полям и окропите их святой водой. Господь вас избавит от этой напасти.
Она спросила:
– А кто ты, отче?
– Я священномученик Харалампий, епископ Магнезийский.
И видение исчезло.
А на следующее утро, выйдя на огороды, увидели, что все межи между грядками завалены мертвыми улитками
Она рассказала все односельчанам. Народ здесь в округе был очень набожный. Так и сделали. А на следующее утро, выйдя на огороды, увидели, что все межи между грядками завалены мертвыми улитками! Их собрали, утопили в реке, и больше они не появлялись.
Это случилось в середине XIX века – в эпоху святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского. У него, как правящего архиерея, жители села и испросили благословение освятить в своем храме престол в честь священномученика Харалампия.
Почему тропаревских детей потом крестили в храме Ризоположения на Донской?
Помимо престола, слева от святых врат храма, была устроена еще и небольшая, куда могли зайти буквально один-два человека, часовня. В ней была икона священномученика Харалампия, перед которой горела неугасимая лампада. Двери в часовенку были стеклянные, так что там постоянно можно было видеть свет. Часовня не закрывалась, – в любое время суток каждый мог зайти и помолиться.
Потом, во время войны, рассказывали тропаревские старики, часовенку и ограду вокруг нее разобрали на кирпичи – строили где-то какие-то укрепления.
А тогда еще, при освящении нового придела, в храм была кем-то пожалована и небольшая, в серебряном обрамлении, иконка священномученика Харалампия со святыми мощами, и, кроме этого, на цепочке к иконе был пристегнут еще и крест-мощевичок также с частицей мощей этого святого.
При советской власти эта икона была сохранена старыми прихожанами и после передана в церковь Ризоположения на Донской улице, где хранилась долгие годы, до открытия тропаревского храма. Я все удивлялся: почему мои многие однокашники из Тропарево крещены были в храме Ризоположения на Донской, – вроде не самый ближний из открытых храмов… А потом понял: люди помнили, что в той церкви икона из их закрытого храма, и несли детей туда: «к Харалампию на Крещение»!
Люди помнили, что в той церкви икона из их закрытого храма, и несли детей туда: «к Харалампию на Крещение»
В день освящения тропаревского храма, 23 февраля 1989 года, настоятель церкви Ризоположения на Донской протоиерей Василий Свиденюк привез икону священномученика Харлампия в родной храм. Частицу в пристежном ковчежце тогда при освящении храма положили под престол. А сама икона с частицей мощей находится в алтаре и выносится на поклонение верующим.
Последний настоятель
Последним настоятелем храма был протоиерей Василий Смирнов. Батюшку арестовали в 1937-м году, держали в тюрьме, потом этапировали в лагерь. Храм на это время закрыли.
Каким-то чудом батюшку не расстреляли и в 1938-м году слепым калекой отправили домой. На глазах у него были бельма. Люди удивлялись, как он при этом продолжил свое служение. Причем, если службу он, может быть, и мог знать на память, но как он читал подаваемые ему записки?
Однако в том состоянии, в каком священник вернулся из лагеря, он уже долго не прожил – через год преставился. Это был 1939 год, после этого на полвека богослужения в храме прекратились.
У отца Василия, кстати, был сын – тоже священник, звали его отец Иоанн. Откуда я это узнал? Когда я перед поступлением в семинарию трудился в Даниловом монастыре, я как-то раз увидел приготовленную на выброс кучу бумаг. Стал их разбирать, это оказались ксерокопии старых церковных документов и писем. Кто-то, видимо, из братии писал научную работу по послевоенной истории Церкви, когда Сталин разрешил открывать храмы, а священники стали возвращаться из мест заключения и писали митрополиту Сергию (Страгородскому) письма о том, что готовы продолжить свое служение. Вот в одном таком письме я и прочел: «Я – священник Иоанн Смирнов, сын протоиерея Василия Смирнова, настоятеля храма Архангела Михаила в Тропареве…».
К сожалению, в храм Архангела Михаила после войны священника так и не назначили.
Убийство хранителя храма
Помимо отца Василия Смирнова, в храме трудился сторожем и звонарем раб Божий Иоанн. Местные ребятишки, которые ко времени нашего с ними общения стали уже бабушками и дедушками, звали его тогда «дядя Ваня».
При храме есть святые врата, а есть такая башенка, которую в народе называли «святая калитка», – вот от нее к колокольне шла мощенная квадратными плиточками дорожка, слева от которой стоял небольшой домик-сторожка. В ней проживал сторож Иоанн со своей семьей.
Этот дядя Ваня дождался возвращения отца Василия из заточения, ревностно охраняя храм. Потом, когда батюшка в 1939-м году преставился ко Господу, сторож все так же продолжал оберегать святыню.
Однажды в храм, выпилив решетку в алтаре харалампиевского придела, залезли грабители. Они что-то украли, а когда вылезали с добычей, их застал дядя Ваня. Они пырнули его ножом и скрылись. Истекая кровью, дядя Ваня дошел до дома. Жена бросилась к нему:
– Ваня, кто это тебя так?
– Я тебе скажу одно: это сделали свои, тропаревские, а кто – не скажу, иначе вам не будет здесь житья… – ответил он.
В тот же день раб Божий Иоанн умер. Похоронили его возле храма.
Зарытый колокол
После того, как в храме в 1939-м году прекратились богослужения, он так и стоял закрытый. Местные умельцы-кузнецы искусно заклепали распиленную при грабеже решетку. Но после убийства сторожа дяди Вани на храм уже не посягали. Единственное – приезжали комсомольцы и сбросили колокола…
Старожилы рассказывали, что большой колокол весил 106 пудов, отлит он был на заводе М.Г. Богданова в Москве. Провели операцию по сбрасыванию колоколов весьма подло. Осенью, когда надо было выкапывать картошку, все трудоспособное население Тропарево отправили на работы в соседнее село Очаково. А в это время к храму Архангела Михаила подъехали активисты и поднялись на колокольню…
Кто-то из стариков понял, что происходит, и отправил детей бегом в Очаково. Когда взрослые подбегали к родному селу, уже только и успели издалека увидеть, как сбрасываемые колокола со стоном бьются оземь… Большой колокол упал и, так как вокруг храма была мягкая земля, не было брусчатки, – не разбился. Комсомольская шпана, завидев бегущих сельчан, испугалась и дала деру.
А когда свечерело, тропаревские мужики скантовали большой колокол и скатили его в овраг. Там было такое примечательное место: возле домов росли три достаточно больших голубых ели, – вот рядом с ними колокол и закопали. Там еще рядом был бревенчатый колодец.
Но овраг-то потом засыпали, там на глубине колокол и остался.
Как из храма овощехранилище сделали
Одна старушка, баба Саша Куракина, соседка моего друга Володи Скородумова, говорила, что во время войны в храме сделали овощное хранилище: ссыпали туда картошку, морковку – прямо целые горы. Местные жители любили свой храм, кто-то что-то из святынек домой взял на хранение, а все остальное собрали и закрыли в главном алтаре. Мужики все были на фронте, а старушек, женщин и детей организовывали перебирать в храме овощи.
– Мама, – вдруг притихла тогда еще бывшая девочкой наша рассказчица баба Саша, – смотри, лампады остались. Все равно же они здесь не горят… Давай хоть одну домой возьмем?
– Дочка, что ты! Как ты могла себе мысль такую греховную допустить? – ответила ей мать.
Сохранялся страх Божий в народе. Если что-то и брали, то только чтобы уберечь и потом вернуть в открывшийся храм.
Покуда в Тропарево был колхоз, в храме так и располагался овощной склад. А уже после войны, годах в 1950-х, колхоз стали расформировывать, и стало понятно, что село будут сносить.
На старинных и послевоенных фотографиях храма видно, что крыша у него четырехскатная, – такой она стала еще в первой четверти XIX века. Потом, в начале 1960-х годов, храм немного подреставрировали, в том числе вернув изначальные полукруглые закомары. Возможно, этой чудом устроенной сразу после смерти Хрущева реставрацией храм пытались спасти от сноса…
Откуда у детворы автоматы?
Примерно в то же время – в начале 1960-х годов – храм отдали под склад декораций «Мосфильма». Детей это заинтересовало… Вскоре мальчишки стали бегать по округе с автоматами. Народ перепугался: киношный реквизит такой, что от настоящих не отличишь… Вызвали милицию.
Протоиерей Константин Харитошкин, настоятель храма святителя Николая в Сабурове, также, как и я, но годами ранее учился в 43-й тропаревской школе. Он рассказывал мне потом, что его одноклассник некий Паша Анищенко залез в храм вместе с другими ребятами, когда они там растаскивали этот реквизит, и разжег в алтаре костер… Тут же вспыхнули костюмы, деревянные декорации… Тогда-то храм и сгорел.
Вскоре после того пожара, когда еще не выветрился даже запах гари, на пороге этого разоренного храма в 1976-м году и оказались мы с отцом…
Храм после пожара стоял открытым. Тогда там еще оставалось три изразцовые голландские печи, при входе внутри были красивые, покрашенные в разные цвета застекленные филенчатые двери, на стенах – держатели от хоругвей, с потолка свисала цепь от паникадила, на которой мальчишки катались, как на тарзанке… Перед солеей главного придела тогда еще сохранялась амвонная решетка из деревянных точеных балясин.
И вот у меня до сих пор перед глазами стоят те роскошные, пусть и несколько обугленные, иконостасы. Их вполне возможно было отреставрировать… Но кто их потом и как разобрал, куда вывез из храма?!
Светопреставление. Как сносили кладбище
Вокруг храма в свое время было старинное кладбище с красивейшими коваными оградами, литыми крестами, белокаменными надгробиями XIX века…
Ариадна Александровна Шостьина, дочь заслуженного профессора Московской духовной академии Александра Павловича Шостьина, рассказывала мне, что где-то в 1979-м году она наивно было приехала искать к тропаревскому храму могилу отца Димитрия Певницкого… В свое время, после возведения первого храма Христа Спасителя, он стал его первым ключарём, после – был настоятелем храма в честь иконы Божией Матери «Гребневская» на Лубянской площади в Москве. А потом, будучи уже немощен, на покое поселился у родственников как раз в Тропареве, где и был после у храма похоронен. Эту могилу она хорошо помнила, не раз навещала, но в тот раз оказалась уже у срытого пустыря…
Как раз накануне, готовясь к Олимпиаде 1980 года, советская власть развернула компанию по ликвидации церковных погостов: срыли кладбища вокруг старинных церквей на Воробьевых горах, в Дьяково, в Троице-Голенищеве, в Очаково, в Коньково, на Соколе… А также – в Тропарево. Родителям тогда, помню, рекомендовали детей вывезти из Москвы…
А моя уже ныне покойная бабушка Таисия Михайловна рассказывала мне потом, как все это происходило…
Она очень любила бывать у храма на кладбище: там росло много кустов сирени, птички пели, умиротворение ощущалось…
Раскопанные могилы, кости валяются, черепа, волосы… Вырванные кресты, ограды свалены
– Я как-то долго не была, дай, думаю, – вспоминала, – схожу… Пришла… Захожу в ворота храма, а там… – светопреставление! Раскопанные могилы, кости валяются, черепа, волосы… Вырванные кресты, ограды свалены… Я оттуда как побежала! Весь тот и следующий день была в ужасе от увиденного, потом, думаю, надо сходить узнать, что же там такое происходит?! Прихожу, а там уже все сровняли и хлоркой, как снегом, летом-то, позасыпали…
Разорение гробниц
Уже упомянутая бабушка Саша Куракина тоже все сокрушалась:
– От моего папи (так и говорила) ничего ни осталося…
– Как это?
– Ну, как… Раскопали, две мосалтышки вытащили, в такой маленький гробик положили и три горстки земли туда. И усе.
То есть для виду что-то сделали: мол перезахоронение, а так в основном могилы просто бульдозером заравнивали.
Если лицом стоять к колокольне, там слева растут три дерева: липа, клен и еще какое-то. Вот прямо между ними могила – мужчина был захоронен в 1960-х годах. Когда стали вскрывать, пришла жена упокоенного. Раскопали гроб, крышку открыли, а там покойник целый лежит, не истлевший, – просто весь осунулся, глаза впалые… Жена, как увидела мужа, – стала рыдать, голосить! Рабочие растерялись. Так и не стали ничего ковырять, крышку закрыли и все обратно засыпали… И так со многими могилами…
Вернувшись в Москву, еще даже до того, как услышал рассказ бабушки, я сразу же, как обычно, побежал к храму. То, что я там увидел, меня, конечно, тоже ужаснуло. Хотя я и не застал пика того «светопреставления», но все равно всюду валялись опустошенные гробы и маленькие гробики… Кучами всюду нагромождены ограды, кресты. Отдельно разбросаны надгробия. Кое-где можно было еще увидеть кости…
Подхожу к храму, он закрыт… Стало страшно.
Потом уже, помню, напротив святых врат так и оставалась одна уцелевшая белая гробничка. К ней все старичок приходил, перед Пасхой поновлял, прибирался. И так из года в год. Я однажды осмелился, спросил у него:
– А кто здесь похоронен?
– Здесь похоронена моя дочка, младенец двухлетний, – сказал он, а потом, помолчав, добавил: – А этот тополь (там был тополь высотой с колокольню, потом его тоже срубили) – я сажал…
Что это с мальчиком?!!
Мы-то с моими одноклассниками приходили туда раньше, еще когда храм был после пожара открыт, время от времени убирались. Там всякая пьянь собиралась. Придешь – снова наблевано, мусор разбросан: окурки, бутылки, объедки какие-то… Мы все это выметали, мыли. Потом уроки там, в алтаре, на подоконнике делали.
А тут, смотрю, храм заперт. Но я все равно туда каждый день продолжал ходить. Почему-то у меня с самых малых лет, сколько себя помню, была уверенность, что этот храм будет храмом. На меня набрасывались:
– Какая церковь?! С ума, что ли, сошел?
Я сдерживался, но внутренне возмущался: «Как это не будет церкви?!! Обязательно здесь откроется храм!!» Я и в детстве ходил туда уже как в храм! Да и мимо проходя, постоянно крестился, так что люди оборачивались:
– Что это с мальчиком?!!
Тогда это было дико.
А однажды я там застал какого-то мужчину, смотрю, он пол так же, как и мы, подметает…
– А что здесь будет? – спрашиваю у него.
– Здесь будет храм! – так уверенно ответил он, причем задолго до того, как это действительно состоялось.
У меня на сердце такая радость тогда была!
Бог «в душе» мастеровых
Потом в храме обосновались мастерские Московского худкомбината. Сначала туда въехали металлисты: они из латуни, бронзы и других металлов светильники и пр. предметы изготовляли.
А я, мальчишка, все приходил туда и приходил. Мужики меня пускали, я там по-прежнему убирался. Вообще, приглядывал за всем.
Главным мастером тогда был там Александр Николаевич Щербаков – хороший такой русский дядька. Помню, что он был 1949 года рождения, то есть тогда еще достаточно молод. Он явно был расположен к вере. Открыто носил крест на груди. Не знал, конечно, толком ничего о Православии. Они там в алтаре и курили, и выпивали. Все помещение храма было неотапливаемым, а алтарь они обогревали, – и именно там и устраивали все свои посиделки…
Когда стали сносить деревню Тропарево, Александр Николаевич с мужиками стали ходить по уже подготовленным к сносу домам, из которых выехали хозяева, и собирать оставленные там киоты и иконы. Я им помогал. Потом эти иконы они повесили в алтаре. Точно так же Александр Николаевич собрал из куч вокруг храма красивые кованые, некогда стоящие там над могилами, кресты и повесил их по стенам храма.
Водка сгубила
Однажды, помню, захожу, а в храме стоит какой-то макет, да так, что там и восьмиконечный крест из дерева, выкрашенный белой краской, возвышается, а в его подножии – вся какая-то в украшениях ваза из гипса…
– Дядь Саш, – спрашиваю, – а что это такое?
– Подрастешь – узнаешь.
Оказывается, годом ранее, в 1978-м году, скончался митрополит Никодим (Ротов), и они делали ему намогильный памятник. «Ваза» – это была отлитая из гипса митра, установленная на омофоре. Крест с этого макета Александр Николаевич потом поставил на горнее место.
Хорошие были мужики, потом, к сожалению, из-за их выпивок мастерскую разогнали. Человек-то, пусть он и верующий «в душе», но если он не живет церковной жизнью, то и со страстями не борется, и они его одолевают…
Человек-то, пусть он и верующий «в душе», но если он не живет церковной жизнью, то и со страстями не борется, и они его одолевают
Некоторое время храм был снова закрыт. Но я все равно продолжал туда изо дня в день ходить. Однажды прихожу, смотрю, там уже какие-то новые люди.
– Здравствуйте! – говорю. – А где дядя Саша?
– А его нет, – отвечают. – И больше не будет.
– А я к нему приходил, помогал здесь… – оглядываюсь.
– Ну, – говорят, – будешь теперь к нам приходить.
Новые «хозяева» оказались разорителями
Старшим у них теперь был некий Анатолий Степанович Шатохин – грубый матерщинник, ничего церковного и даже просто старинного он терпеть не мог.
Но мужики меня все равно пускали. Они мне потом даже уголок там выделили:
– Раз помогаешь, вот, чтобы у тебя тут халатик висел…
И знаете, где? Там, где ранее было горнее место в алтаре харалампиевского придела. Там и сейчас глухая ниша, в которой висят иконы. Этот закуток тогда был отгорожен ширмочкой из фанеры. Я там иконочек, собранных из разрушенных тропаревских домов, понавешал. Мужики однажды, как увидели, стали смеяться надо мной:
– У тебя что этот тут, молельня, что ли?!! Ты тут, видно, молишься?
А однажды я нашел икону Двунадесятых праздников, принес ее, а Шатохин выхватил ее у меня из рук, сразу стал ризу бесцеремонно задирать, чтобы посмотреть, что там с внутренней стороны написано… Когда потом мужики увидели разкуроченную икону, спросили:
– Кто это так постарался?
– Анатолий, – ответил я.
– Неудивительно. На такое только он способен…
Но главный руководитель у них был еще хуже. Леонид Григорьевич Полищук, жена у него была Светлана Ивановна Щербинина, – эти вообще были ярыми атеистами, антицерковниками.
Едва въехали, этот «хозяин» распорядился убрать все, что напоминает о Церкви, – поснимали те самые иконы, которые предыдущие мастера повесили в алтаре, изящные кованые кресты со стен, фрески краской из краскопульта тут же замалевали… Красивейшие филенчатые двери, еще остававшиеся при входе, разломали. Как и остатки от иконостасов выбросили на улицу…
Раньше-то люди были благодарными
Кресты побросали опять на свалки вокруг храма. Хотели пригнать эскалатор, чтобы выкопав ямы, затрамбовать их под землю. Однажды прихожу, смотрю: нет крестов! «Неужели, – думаю, – они их засыпали?..» Взял лопату, стал ковырять место, где была насыпана какая-то куча, крестов не нашел – их, наверно, вывезли куда-то, – но наткнулся на памятник-надгробие серого мрамора.
Сейчас этот памятник стоит за алтарем. А тогда я, помню, откопал его и прочитал: «Под сим камнем погребено тело строителя сей церкви Петра Алексеевича Орлова». Я так поразился. Каменный-то храм был построен в XVII веке, – тогда еще и памятников таких не ставили. Видимо, потом благодарные потомки или просто прихожане установили этот памятник, уже в XIX веке… Раньше-то люди были благодарными.
Не успел откопать памятник, смотрю: неподалеку валяется ранее висевшая в храме паникадильная цепь… Ее разрезали на две части, что мне и облегчило ее транспортировку в уже открывшийся Данилов монастырь. Сейчас на части этой цепи там висит паникадило на втором этаже в храме Святых Отцов.
«В СССР не бесноватых нет»
Сам Полищук – скульптор, художник. Недалеко от храма находится здание 2-го Московского медицинского института – там просто жутковатые, выполненные им в мозаике в стиле абстракционизма уродцы на фасадах. По всем стенам храма Архангела Михаила некогда висели их громадные эскизы – жутковатое зрелище. Картины Полищука и его жены – это же просто бесовское надругательство над человеком!
Картины Полищука и его жены – это же просто бесовское надругательство над человеком
Но подчиненные у него, впрочем, были мужики как мужики. Я по-прежнему приходил туда убираться. Однажды, помню, кто-то разлил мастику, которая застыла на полу, а я запереживал: «Это же церковный пол!» – схватил какую-то полированную стамеску для резьбы по дереву и стал ею эту вязкую массу отскабливать.
– Ты что?! Ты знаешь, сколько этот инструмент стоит? – налетел на меня кто-то.
Покоя там Полищуку совсем не было, пусть он и устроил себе там кровать на месте жертвенника, но к ним туда постоянно лазили воры. То их монументы поразбивают, то эти дорогущие инструменты или что-то, что они там себе для отдыха и расслабления запасут, поворуют… Точно по воле Божией гнали их оттуда. Да и сами мастера с Полищуком не ладили. Так они, по-моему, там и перегрызлись, что уже просто перестали выходить на работу, и мастерская закрылась.
Известно, как один батюшка, изгонявший бесов, когда к нему привозили кого, отчитывал и тех, кто привез сродника или знакомого:
– В СССР не бесноватых нет, – приговаривал он.
В 1986–1988-м году я уезжал с родителями в их заграничную командировку, а потом, как мы вернулись летом, я сразу же побежал в храм. Прибегаю – все закрыто. Этих деятелей античеловеческого искусства там уже не было. Вокруг все заросло бурьяном…
«Ох, какой храм… Его бы открыть, конечно…»
В следующий раз прихожу, смотрю, там двое мужчин и женщина какие-то обмеры делают (имя одного молодого человека я хорошо запомнил, его звали Михаил Шилов).
– Что вы делаете? – спрашиваю. – Что это тут такое будет?
– Делаем обмеры для проекта реставрации этого храма, – отвечают, а сами вздыхают: – Ох, какой храм… Его бы открыть, конечно…
У меня при этих словах – дыхание сперло… Принес им потом из дома фотографии, которые были сняты моим отцом в середине 1970-х годов. Тогда еще святые врата и башенка, где располагалась «святая калитка», были более-менее сохранны. Они, кстати, были выложены из отборного кирпича, и их намеренно не штукатурили. Каждый кирпичик был проштампован: «Т<оварищест>во Шапошников, Челноков и компания».
Старожилы также рассказывали, что над святыми вратами была четырехчастная икона. Помню, была старинная фотография, которую потом, к сожалению, вроде утеряли, – там было эту икону видно, хотя, впрочем, разобрать, что в ней были за образа, нам так и не удалось.
Неотправленное ходатайство
Идея открытия храма давно уже витала в воздухе. Старушки да и многие из тех, кто помоложе, все время сетовали:
– Вот бы храм открыть!
Мы об этом часто мечтали.
– Что ты! – порой урезонивали меня старушки. – Это ж так давно было: в 1938-м году! Там такая красота была! Кто ж сейчас такую восстановит?
Помню, когда в 1983-м году открылся Данилов монастырь, там на святых вратах привратником был Игорь Шарунов. Я с ним познакомился, мы часто общались. Он уже окончил семинарию, учился заочно в Московской духовной академии и ждал места, так как открытых храмов тогда было мало (он потом действительно стал священником, но, не дожив до 40 лет, умер от сердечного приступа). Я ему все время изливал свою горечь о том, что вот мы живем рядом с таким храмом, – как бы его открыть? Он мне как-то и сказал:
– Надо написать письмо в Совет по делам религий на имя Куроедова.
– А как? – ухватился я за идею.
– Я тебе помогу.
И вот, помню, мы с ним сидели, он диктовал, а я записывал:
«Председателю Совета по делам религии
при Совете министров СССР
Куроедову В.А.
Ходатайство…»
Мы сделали хорошую фотографию храма. Я купил конвертик, марочки наклеил. Мама набрала этот текст где-то на работе на пишущей машинке (что тогда было сделать непросто, так как все машинки запирались на замок, и надо было найти надежного человека, который сделает все в рабочее время и не выдаст).
– А дальше-то что? – спрашиваю у Игоря Шарунова.
– А дальше, – говорит, – надо подписи собирать. Делать таблицу и туда в графы вписывать: ФИО, год рождения, все паспортные данные, адрес, подпись…
А кто будет подписывать? Я? Мне тогда всего-то 14 лет было. Моим друзьям-единомышленникам, с которыми мы в храме убирались, тоже… Мама собралась было подписать, хотя и осознавала, что у нее на работе начнутся проблемы. Да и отца с должности в Министерстве внешней торговли точно бы сняли… Все тогда и остановилось. Так это письмо и лежит где-то, как памятник той эпохи.
Храм открывается!
Однако уже приближался 1988-й год – готовились к празднованию 1000-летия Крещения Руси. Я к тому времени уже закончил школу и устроился работать в Данилов монастырь. Там в братии тогда состоял иеромонах Иоанн (Зубков), до этого он работал в Патриархии. Мы с ним, бывало, разговаривали:
– Отец Иоанн, уже и Оптину пустынь отдали Церкви, и Анзерский скит… В Хотьковом монастыре храм восстанавливают, и Толгский монастырь под Ярославлем открыли… А вот у нас здесь, в Москве, такой храм Архангела Михаила! Там местные жители все сетуют: как бы его открыть?
– А ты знаешь, – говорит он вдруг, – его как раз и собираются открывать!
– Да вы что?!!
– Уже и настоятеля туда назначили – отца Георгия Студенова из храма Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах, – и старосту определили – Владимира Гавриловича Пономаренко из храма иконы Матери Божией «Нечаянная радость» в Марьиной роще.
Я был на седьмом небе от счастья. Единственное, что меня озадачило: меня тогда как раз должны были забрать в армию… Я уже из монастыря уволился. Но в армию меня так и не забрали! По состоянию здоровья, из-за зрения. Мне, кстати, ещё ранее это предсказал отец Иоанн (Крестьянкин). Я, помню, только было завел с ним разговор про срочную службу, а он меня вдруг обрывает:
– Ты и здесь пригодишься!
Я тогда не понял, что старец имел в виду… А потом – тем к большему счастью, что открывался храм, – сбылось!
И вот, помню, узнав об открытии нашей тропаревской церкви, я пустился туда со всех ног!
Первая встреча
Зима тогда была снежная, сугробы больше метра. Я поднялся как-то к святым вратам, истово трижды перекрестился и, как бык, напролом через стену снега начал пробираться к храму. Слышу, меня кто-то окрикивает:
– Молодой человек! Молодой человек! – поворачиваюсь, смотрю, двое идут, один с бородой, хотя оба в гражданской одежде.
«Настоятель и староста!!» – подсказал мне внутренний голос.
Так и было!
Я останавливаюсь. А один из них машет:
– Идите сюда!
Я выбрался из своего снежного туннеля.
– Здравствуйте! Вы здесь живете?
– Да. Здравствуйте, – отряхиваюсь я.
– А мы храм здесь будем восстанавливать. Вот батюшка настоятель.
– Я уже знаю. Отец Георгий! А вы староста, да? Владимир Гаврилович?
– Да!
Так и познакомились.
Я был первый, кого они там, имея уже на руках решение исполкома Моссовета от 13 декабря, повстречали.
– Будешь нам помогать?
– Буду!
– Мы тебя берем на работу!
Я уж объяснил, что работаю в Даниловом монастыре, ушел только из-за армии, в которую меня не взяли, но вот сейчас восстанавливаюсь, так как летом собираюсь поступать в семинарию, а мне там по месту работы обещали рекомендацию выдать… Договорились, что я все свое свободное время буду помогать в храме.
Как бывшие «хозяева» съезжать не хотели
Мне настолько доверяли, что выдали ключи от храма. Владимир Гаврилович занимался организационными вопросами, закупал какой-то инвентарь для уборки и ремонта, находил рабочих, а я уже на месте руководил людьми.
Хотя первое, что я сделал, – помню, взял лопату и стал прокапывать в тех самых гигантских сугробах дорожку к храму… Но это уже казалось микромерами, вскоре Владимир Гаврилович договорился, и туда приехал трактор «Беларусь», быстренько расчистив весь снег вокруг храма. Вокруг уже были высотные дома. Народ стал узнавать о возрождении святыни, и… – что тут началось!!!
Люди тогда любую работу были готовы выполнять, лишь бы потрудиться ради Бога
Народ просто повалил в храм. Люди тогда любую работу были готовы выполнять, лишь бы потрудиться ради Бога.
Нам пришлось срочно вызывать Полищука, чтобы он забрал оставшиеся пожитки. Сначала от него пришел тот самый Анатолий Степанович Шатохин, – помню, он на меня так исподлобья посмотрел, ничего не сказав. Потом и сам Полищук с супругой пожаловали. Они нехотя как-то там что-то перекладывали с места на место, точно и не думая съезжать (возможно, та женщина, которую потом увезли в пазике, по воспоминаниям протопресвитера Владимира Дивакова, и была как раз жена Полищука Светлана Ивановна…).
Народ уже истосковался по святыне
Но народ уже истосковался по святыне! Не хотел ждать. Начался стихийный демонтаж и вынос всех этих чудовищ-изваяний из храма.
На правом клиросе тогда стоял макет авторства Полищука – такой огромный, метра три, отлитый из гипса в виде бомбы монумент, внутри которого предполагалось, что будет гореть вечный огонь… Как эту литую бомбу разбирать? Невозможно! Помню, возникла неуправляемая ситуация: люди стали раскачивать бомбу, думая как-то сдвинуть с места, а она накренилась.
Я – в ужасе, трепеща над метлаховской плиткой – единственным, что сохранилось от старого убранства храма, – успел подсунуть какие-то фанерные щиты, на них-то эта бомба и рухнула, разбившись вдребезги. Тут же женщины начали веничками заметать всю эту труху…
Оглядываюсь, а мужики уже принялись вырывать из стены крюк с подвешенной там зачем-то якорной цепью, – она была с громадными звеньями, общим весом около 700 кг.
– Что вы делаете?! – бросаюсь к ним. – Она же сейчас упадет и разобьет пол.
Вновь экстренно начинаю какие-то листы ДСП накидывать. Цепь упала, но тоже самортизировала, – пол остался цел.
Народ такими темпами за все взялся, что храм вычистили довольно быстро.
Обустройство храма и колокольни
Отец Георгий Студенов тут же из Переделкино привез царские врата. Они были все облезлые, но люди их быстренько подкрасили. Отец Георгий уже, смотрю, новый престол везет. Откуда-то уже и подсвечники появились. Народ иконы стал нести и нести… Храм на глазах преображался.
В Даниловом монастыре я трудился, в том числе звонарем. Владимир Гаврилович, как узнал об этом, так сразу и спохватился:
– Надо бы нам колокольню наладить!
Смотрю, уже вскоре колокол, – правда, с несколько отбитыми краями, видимо, после того, как его сбрасывали с какой-то из колоколен, – подвозят…
Однако нам еще предстояло размуровать вход в колокольню. Так как через него внутрь храма мальчишки устроили лаз, Полищук и Шатохин залил его в свое время бетоном. Владимир Гаврилович договорился тогда на соседней стройке, и нам выделили рабочих, они все это выдолбили.
Только мы затащили колокол на колокольню, как тут же, смотрю, появилось в качестве колокольчиков еще несколько корабельных рынд. А потом Владимир Гаврилович еще и газовые баллоны привез, – мы их обрезали и тоже стали в них звонить, приварив к ним вместо языков кувалды.
Я был первым звонарем. Когда отец Владимир Диваков вспоминал о том, что звонарь пропустил приезд владыки, – это все я не разобрался. Я тогда и на литургию, и потом, во время крестного хода, звонил.
Помню, в тот день даже моя бывшая классная руководительница Елена Дмитриевна Волжина, узнав, что храм открылся, придя на службу, даже поднялась на колокольню и попросила тоже позвонить.
Созывали народ! Хотя им и размещаться уже было некуда…
Как на освящение сам священномученик Харалампий пожаловал
Храм на освящении был набит битком, люди стояли на улице не только у дверей, но и вокруг, по всему периметру церкви. Внутри было не протолкнуться, выхожу, помню, из алтаря, а две женщины подняли над головой большую аналойную икону и тем не менее как-то пробираются сквозь народ. Присмотрелся: икона священномученика Харалампия!! Я с ними поравнялся, а они:
– Ой-ой! Возьмите икону! Эта икона с нашего храма! Родители сохранили!
– Ну-ка, расскажите.
– Эта икона, – говорят, – раньше всегда лежала в Харалампиевском приделе, на аналое у царских врат.
Я икону взял, заношу в алтарь:
– Отец Георгий, икону священномученика Харалампия принесли!
Одно время она была в алтаре, а сейчас – справа от царских врат главного придела, у солеи, на аналое лежит. Есть предание, что там, где чтят священномученика Харалампия и где хранятся его святые мощи, не бывает эпидемий, и Господь по его святым молитвам избавляет людей от внезапной смерти.
Митрополит Владимир (Сабодан) совершил тогда, 30 лет назад, великое освящение храма. Дьяконский чин службы возглавлял на той незабываемой службе выдающийся архидиакон Стефан Гавшев.
Народ в Тропареве после открытия храма даже как-то заметно повеселел.
С самого начала возрождения храма Архангела Михаила в Тропареве начались богослужения. Уже вовсю шла реставрация, а каждый день, несмотря ни на что, как начали, так до сих пор – дай Бог, до Второго Пришествия Господа! – и служат литургию.
Протоиерей Александр Тихонов
Подготовила Ольга Орлова
13 марта 2019 г.