Накануне больших праздников, когда к таинству Причастия готовятся сразу много прихожан, в некоторых храмах Русской Православной Церкви прибегают к практике общей исповеди. На ней священник после молитв читает подробный перечень грехов и призывает всех пришедших на исповедь каяться в них. Некоторым мирянам практика общей исповеди очень нравится: не занимает много времени, не вызывает естественного чувства смущения и стыда перед духовником из-за совершенного проступка. Что изначально вкладывалось в понятие исповеди и почему общую исповедь в Сретенской обители не практикуют, на одной из Пастырских встреч объяснил иеромонах Ириней (Пиковский).
Явление, которое называется у нас сейчас «общая исповедь», необычно для нашей эпохи. На протяжении церковной истории были разные формы проведения исповеди, потому что, прежде всего, это Таинство связано с исповеданием веры.
Когда мы вспоминаем жизнь Древней Церкви, например III–IV века, то человек приходил каяться в церковную общину, а исповедь была публичной. Не общей, а именно публичной, здесь мы сейчас расставим акценты. Человек каялся в том, имеет ли он должную веру или отступил от нее; был ли верен Христу или согласился и под воздействием тех или иных внешних факторов совершил языческое жертвоприношение. И святитель Василий Великий разрабатывал специальные чины, этапы принятия в Церковь кающихся. Критерием для установления соответствующей епитимьи, отлучения от Церкви на тот или иной продолжительный период времени была как раз степень ухода человека от веры.
Речь шла не об этических проблемах, греховных помыслах… Нет, речь шла об исповедании веры, о жизни по вере. У нас сейчас этот вопрос порой уходит на второй план. У некоторых православных христиан дома могут висеть подковы, обереги, будут на шее помимо крестиков еще какие-то зубы дракона, на пальцах – змеи, красные нитки, амулеты. В Древней Церкви эти вещи вообще были категорически несовместимы. Это не может сосуществовать.
У нас произошла некая смена акцентов, когда люди приходят каяться со словами: «Не постилась, не молилась», а в Древней Церкви Великий пост был установлен прежде всего для оглашенных. Потом уже, со временем, стали появляться общецерковные дни воспоминания предательства Иуды, дня распятия Иисуса Христа, появились какие-то более продолжительные посты, и они в основном были связаны с монашеской жизнью, а не с приходской.
Пост изначально воспринимался как период подготовки ко Крещению, а потом уже как период личного покаяния
Пост изначально воспринимался как период подготовки ко Крещению оглашенных, а потом уже как период личного покаяния. Человек отходил от Церкви, и, чтобы вернуться в нее обратно, нес епитимью в виде определенного рода ограничений, в том числе и ограничений в продуктах питания. И поскольку монашествующие воспринимали себя великими грешниками, даже если бы они не были такими (у них была и остается высокая чувствительность по отношению к греху), они добровольно на себя накладывали пост как самоограничение. Он нужен им был для того, чтобы изжить и корень греха, и предпосылку греха, и в этом случае предметом исповеди была верность Христу, исповедание веры. «Поступаю ли я по-Божески? Живу ли я по-христиански?» – это было самое важное. А на втором месте уже какие-то бытовые вещи: там сказал что-то соседу не то, посмотрел не туда – это уже второстепенно. С этой точки зрения исповедь – это покаяние в случаях отступления от веры.
Позже формируются монашеские правила, а в процессе воспитания послушников появляется образ духовного отца, наставника. И способом воспитания послушника является откровение помыслов. Это средство и инструмент для того, чтобы помочь укрепляющемуся духом человеку прежде всего вести борьбу с греховными помыслами.
Как раз формируется иной тип того, что мы сейчас можем назвать исповедью. Это откровение своих помыслов и откровение своей жизни о повседневных поступках перед духовником. В какой-то момент произошел синтез этих двух традиций: приходской практики публичного покаяния, когда человек отступал от веры, и исповедания помыслов и поступков. Когда в IV веке Церковь стала государственной религией Византийской империи и все граждане уже были крещеными, публичная исповедь сошла фактически на нет. И на первое место вышла беседа с духовником о духовной жизни, а потом покаяние в тех или иных поступках и намерениях.
Сегодня мы имеем исповедь в таком виде, к которому она пришла сквозь тысячелетия. Сейчас исповедь – это откровение перед духовником своих намерений и в первую очередь поступков. В этом случае предметом исповеди являются уже не столько помыслы, я имею в виду приходскую исповедь в наши дни, сколько конкретные ситуации, конкретные поступки. Мы каемся, в чем мы преступили заповедь Божию. На первом месте все равно стоит слово «вера», потому что, преступая данный Господом закон, мы тем самым идем вразрез тому, что мы исповедуем.
Отдаем предпочтение личной исповеди, когда человек говорит о том, что касается лично его
Задача священника засвидетельствовать пред Богом искренность и чистосердечность покаяния исповедующегося. И поскольку речь идет о личной связи человека с Богом, то, конечно, важно, чтобы человек покаялся в своих собственных конкретных проступках и ошибках. А в таком случае рекомендованные перечни для людей, которые редко ходят в храм с типовыми грехами, скорее, можно было рассматривать не как публичное покаяние, а как напоминание о том, каким образом мы классифицируем наши грехи. Помощь людям в том, чтобы они осознали, что является грехом, а что грехом не является.
В Сретенском монастыре эти длинные перечни зачитывать не принято. Так сложилось в нашей традиции, что мы всё-таки отдаем предпочтение личной исповеди, когда человек разговаривает не о том, что услышал, а о том, что касается лично его.
В условиях пандемии многие храмы и монастыри брали за основу практику так называемой общей исповеди, когда прочитывалась разрешительная молитва над всеми, и человек, бия себя в грудь, как тот самый мытарь, и каясь лично пред Богом со слезами о содеянных грехах, отходил в сторону и уже потом приступал к Причастию, а дополнительно к исповеди подходили те, у которых было что добавить.
Есть, к сожалению, люди, которые прячутся за общую исповедь и говорят сами себе: «Я во всем согрешила», а потом, когда священник пытается добиться признания: «А в чем конкретно?», ему говорят: «Во всем том, что там читалось». И священник вспоминает некоторые страшные грехи из этого общего перечня и уточняет: «И в этом?» – «Ну нет, в этом, батюшка, я не могла согрешить». Тогда зачем говоришь, что во всем?
Слова: «Во всем согрешила» – порой являются некоторой игрой в прятки. Не хочу признаваться, и поэтому просто стою со слезами и рыдаю: «Я грешная», но ведь мы же должны исправлять себя в чем-то конкретно, но это «конкретно» нужно идентифицировать. И как тяжело бывает доктору, который встречает больного, жалующегося на то, что у него все болит. Доктор в недоумении: «А как вас лечить?» – «Ну как-нибудь». – «А что конкретно болит?» – «Вообще все болит». – «Ну что вам – гильотину предложить, чтобы вам стало лучше?»
Понятно, что нужна конкретика, и начинает доктор спрашивать: «Здесь болит, а здесь не болит?». Теперь мы начинаем выяснять, что болит рука, нога, глаз или сердце, а не всё болит. Давайте попробуем это идентифицировать. А когда проблема понятна, тогда уже можно выстраивать ее решение.
Иеромонах Ириней (Пиковский)
Источник:www.monastery.ru